Бронислав Иосифович Гонгальский – после окончания Киевского геологоразведочного техникума с 1966 по 1969 г. работал в Забайкалье техником геологом в партии № 137 Сосновской экспедиции и прошел путь от младшего научного сотрудника в тематических научно-исследовательских партиях МГРИ на золоторудных месторождениях Итака Могочинской зоны  до заведующего лабораторией в Читинском институте природных ресурсов СО РАН.  С 1995 года начальник Восточно-Сибирской экспедиционной базы ИГЕМ РАН, пос. Атамановка, г. Чита. Имеет 60 опубликованных работ.

 

 

 

 

«У вас должно быть сало»

Б.И. Гонгальский

 

 

“Вы хохлы - у вас должно быть сало”, - с надрывом в голосе сказала Вера Ивановна - инспектор отдела кадров Сосновской экспедиции, трем молодым специалистам, прибывшим на работу по распределению из Киевского геологоразведочного техникума и обратившимся за авансом. Нервозность Веры Ивановны объяснялась тем, что на прибывших из Киева Борю, Ваню и Колю месяц назад пришла телеграмма о призыве в армию, отсутствовали допуски к работе, и они странно долго проходили медкомиссию.

Мы уже неделю проживали в общежитии и не находили времени для обращения в поликлинику. Самогонка и деньги были на исходе, было рискованно оставаться на выходные без аванса. «Три хохла», а с этого дня за нами укоренилась такая кличка, ответили, что сало у них есть, но нет хлеба. К начальнику экспедиции не пускали, вход на второй этаж охранялся вооруженными людьми. Все же нам предложили пройти к заместителю начальника экспедиции. Поскольку у Зама входная дверь оказалась двойной, то процедура входа в кабинет занимала какое-то время. У него Ваня начал излагать соображения, что мы уже здесь неделю, в городе знакомых нет, и деньги у нас кончились. Коля оборвал его, сказав, что мы специалисты и хотели бы, чтобы с нами и обходились соответственно. В общем, вырвали мы 50 руб. на троих.

На следующей неделе мы потратили полдня на медкомиссию, и пришли оформляться. Нам предложили партию № 32 (будущий город Краснокаменск). Когда выяснилось, что там степь, мы отказались, поскольку хотелось работать в тайге. С большим трудом нам удалось оформиться вместе в партию № 137 на поиски урана в вулканитах Акуинского прогиба.

На полученный аванс были куплены билеты в Читу, но на полные билеты на автобус денег уже не хватило, и пришлось уговаривать водителя везти нас по сохранившимся студенческим билетам. Переночевав в ночлежке ДЭУ, мы прибыли на  базу партии №137, которая  находилась в строящемся поселке Крутогорск: в живописном месте среди тайги, в долине речки. Нас разместили в общежитии ИТР. В это время здесь уже квартировались геолог, топограф, прораб буровых работ. Геолог Леня Гаврилов очень обрадовался подкреплению, поскольку ему приходилось управляться с четырьмя буровыми скважинами и 40 канавщиками. О качественной документации можно было только мечтать, поскольку времени не хватало даже на задание новых выработок. Его надеждам не скоро суждено было сбыться.

Утром следующего дня Леня привел нас в камералку. Помещение было небольшим: возле двери печка из бочки, справа рабочий стол, середину комнаты занимала деревянная перегородка, за которой сидела инспектор 1-го отдела Катя с двумя большими сейфами. Узнав, что мы прибыли без допусков, она попросила оставить помещение и не появляться впредь до получения оных. Нам пришлось заняться бытовыми вопросами. Получив на складе спецодежду, мы облачились в энцефалитки и, подвязавшись белыми тесемочками, пошли гулять по поселку. В поселке свято чтили сухой закон, а с завскладом мы еще не были знакомы, поэтому нам быстро наскучило такое время провождение. В то время должность прораба буровых работ занимал Леонид Евгеньевич Окунев - один из старейших работников Сосновской экспедиции, большой души человек;  он сагитировал нас идти в помбуры. Лене Гаврилову ничего не оставалось, как написать заявление об уходе и отнести его начальнику партии Василию Федоровичу Литвинцеву. Конфликт был улажен быстро. Леня вынес из камералки большой журнал документации без регистрационного номера и передал нам его вместе с абрисом, поясняющим как нам найти канавщика Мишу Котляра.

Была середина марта, температура ниже нуля, но солнце и свеженькая дорога на склоне горы усиливали праздничное настроение. С таким настроением мы подошли к нужной канаве. Миша Котляр, худощавый канавщик лет 45-50, после знакомства повел нас к костру, сказав, что без чая принимать канаву мы никак не можем. Правило такое есть. Миша нам объяснил как выглядит  «молибденовая». Канавщики более рьяно соблюдали конспирацию. Слово уран было секретным. В будущем у нас с Мишей сохранялись прекрасные отношения, когда он был трезв, впрочем, как и с его коллегами.  Леня назначил меня старшим, хотя я канаву видел первый раз, поскольку первая практика в Баргузинской тайге была посвящена сбору металлометрических и шлиховых проб при 200-тысячной съемке, а вторая  проходила на штольнях оловянно-вольфрамового месторождения Майхура в Таджикистане. Но вместе мы с задачей справились, и геолог остался доволен нашим первым опытом, выдал журнал Коле, а Ваня был приставлен к документации керна. В полевых отрядах мы работали на документации канав, а в свободное время начальники отрядов и геологи натаскивали нас на маршруты, представляя сначала небольшие их отрезки, а затем и самостоятельные маршруты.

Поскольку в полевых условиях деньги тратить некуда, то вопрос об их количестве возник, только когда мы приехали на праздник  День молодежи. Надо сказать о нем как об одном из самых ярких воспоминаний, когда полевики и ИТР базы партии на несколько дней выезжали на оз. Халанда в нескольких десятках километров от Крутогорска. Проводилась олимпиада по многим видам спорта, из которых самыми популярными были футбол и настольный теннис. Последний - по причине присутствия чемпионов Сосновской экспедиции Вали и Вадима Болтенковых, первый – благодаря многим выпускникам Киевского геологоразведочного техникума, а это были годы триумфа киевского “Динамо”. 

После праздника мы обнаружили, что получаем столько же, сколько и студентки -геофизики после третьего курса техникума. Нам показалось это несправедливым, и «три хохла» - комсомольца с коммунистом - выпускником Иркутского техникума решили сказать об этом начальнику партии. Василий Федорович Литвинцев стал очень живо интересоваться причиной прихода. Узнав ее, он негодующе сказал, что хотел нам зарплату повысить, но поскольку мы стали на путь капиталистических требований, то указал на дверь. Уходя, мы резюмировали, что знаем, сколько и чего надо делать на 84 руб. Отдых еще не кончился, запасенный с вечера спирт тоже - утром мы на работу не вышли (надо было сделать выкопировки, закупать продукты и проч.) и на недоуменные вопросы уважаемых начальников приводили перечень обязанностей, оплачиваемых бухгалтерией. Через пару часов нам расширили диапазон обязанностей до 95 руб. Осенью на очередном брифинге, то есть пикнике, Василий Федорович пообещал очередное повышение, как только будет ликвидирован перерасход зарплаты. Слово он свое сдержал. За  год мы подошли к рубежу инженера, но тут нужен был другой диплом.

Диплом понадобился и по другой причине: за нами охотился военкомат. Поначалу повестки передавались в эфир “оптом”: - хохлов - в военкомат, но они не давали эффекта. Затем приехал военком и контролировал передачу телеграмм. Меня мучили кошмары. Николай Семенович, начальник отряда, перед тем как включить рацию, затапливал печку в камеральной палатке рядом с нарами. “Борис в многодневном маршруте”, - неслось в эфир, такие же ответы следовали и с других отрядов.

«Хохлы» предприняли попытку поступить в Иркутский госуниверситет уже в августе, не проработав еще и полгода, но первая попытка оказалась удачной только для Вани. На заочное отделение географического факультета на одно место поступило 84 заявления (24 места были уже заполнены на двух предыдущих сессиях). Девушки из приемной комиссии раскрыли нам этот секрет, после чего на экзамен по литературе мы с Колей даже книжек не взяли. Несмотря на то, что я написал сочинение о подвиге, должно быть имевшем место, без единой ошибки, я получил такую же пару, как и Коля за сочинение с ошибками. Ваня получил три и продолжал грызть науку. Оступившиеся истратили общий остаток средств для поездок на Байкал, на «Ракетах» тогда был хороший буфет. Ваня остался сдавать дальше и ждать, пока друзья вернутся  на работу и вышлют денег на обратный билет. Это помогло: Ваня поступил.

В декабре, наконец, я доехал до военкомата, но уже после завершения призыва. Там меня обещали как-нибудь призвать, о чем я сказал по возвращении, опустив “как-нибудь”. Василий Федорович негодовал, раскрыв, в сердцах, секрет, сколько он заплатил штрафов и отдал кровельного железа за нашу отсрочку от призыва. Пришлось срочно предпринимать вторую попытку поступления в университет. Здесь уже вмешались друзья, разместив нас на разных квартирах, не оставляя нам ключей для внепланового выхода, кроме консультаций и экзаменов. Это помогло:  не прошло и года трудовой деятельности, как все трое продолжили учебу на заочном или вечернем отделениях Иркутского госуниверситета.     

В конце сезона, когда полевики отправились на камеральные работы в Иркутск, «хохлы» остались на базе партии для документации горных выработок и буровых скважин - предстояла первая зимовка. Поскольку геологические партии Сосновской экспедиции напрямую не подчинялись местным властям, даже свои базы строили на удалении от местных жилищ, то мы оставались комсомольцами неприкаянными. Первое время это нас не беспокоило, но идея об организации катка и хоккейной команды не могла быть осуществлена на бессоюзной основе. Секретарем комсомольской ячейки был избран Ваня, казначеем Коля, все взносы поступали регулярно и полностью использовались на оргвопросы. Поначалу была выделена одна водовозка, чтобы залить каток, но получались только бугры, потому что пока заливали водовозку, вылитая вода замерзала. Василий Федорович принял беспрецедентное решение об участии всех водовозок в мероприятии, которое таким образом и было завершено. Комсомольских взносов не хватало, вмешался профсоюз, был куплен инвентарь, форма. Об успехах команды местная спортивная общественность, правда, не распространялась.

Примерно через год в местном (Акшинском) райкоме о нас вспомнили, прислали инструктора организовывать комсомольскую ячейку. Ознакомившись с перечнем мероприятий «партизанской» ячейки, инструктор констатировал, что его с  лихвой хватило бы для отчета районной комсомольской организации, а взносов тем более. Но взносы были истрачены на  мероприятия, и вернуть их в комсомольскую кассу не представлялось возможным. Инструктор натерпелся страху от ночевки в офисе-квартире - отопление было электрическим: миллиметровая нихромовая проволока была намотана на трубу диаметром 12 см, сильно ослаблены кольца иногда соприкасались, происходили вспышки, треск, гул. Таким образом мы отвадили гостя.  Но старшие товарищи дожали нас и ячейка влилась в ряды многомиллионного отряда строителей.

После второго сезона все «хохлы» перебрались в Иркутск и вошли в когорту, камералившую в экспедиции. Поначалу было очень трудно. Мы опять столкнулись с Верой Ивановной. Нельзя было опаздывать, а нам из общежития в Мельниково надо было бежать через гору. Постепенно мы приноровились: если физически к началу рабочего дня было не успеть, то приходили через час, когда оцепление снималось. Если же рабочие материалы находились в 1 отделе, то этот трюк не удавался: регламент выдачи материалов не совпадал с графиком опозданий.   

В актовом зале экспедиции стояли теннисные столы, где можно было поразмяться не только в обеденное время. В очередной раз зал был занят художественной самодеятельностью, готовились к территориальному смотру. Поскольку в техникуме самодеятельность была на высоте, коллективы часто выступали на открытых площадках в парках Киева, у меня был опыт борьбы на смотрах, пришлось вмешаться. С программой, состоящей только из певцов с гитарами, нельзя было рассчитывать на успех. Достаточно быстро удалось программу разнообразить, в просмотре номеров, как всегда в таких случаях, участвовали председатель профкома и член парткома. Я пообещал что-нибудь прочитать из старого репертуара, и прослушан не был, поскольку добровольно взвалил на себя оргработу и конферанс. Собранный в пожарном порядке коллектив занял первое место на теркоме, но прочитанное стихотворение «Мальчики»  Анатолия Преловского омрачило спокойствие функционеров. Это был уже год 1969. Анатолий Васильевич несколько сезонов проработал радиометристом в геологических партиях Сосновской экспедиции, нелегкий труд геологов был задокументирован им в стихах, опубликованных в сборнике стихов “Черная работа” в 1965 году. Стихотворение начиналось:

Нынче в геологии рубли не те,

Нынче в геологии трудись, потей,

А расценки срезаны, полевые тож,

И рекомендуется работать в дождь.

Бегут из геологии рвачи-молодцы,

Мелкие хозяйчики, детные отцы.

Остался в геологии все тот же труд,

Нынче в геологию мальчики идут.

Мальчики-с-пальчики, со школьной семьи

Сбежавшие в романтику из теплой семьи.

Ах, мальчики, мальчики, как же вы так?

На брюки заработаете, а - на пиджак?

Но – ходят в маршруты, землю кайлят.

По утрам у мальчиков плечи болят.

Рублей – не считают, не пьют без причин.

Трудно вырастают в больших мужчин.

И что там геология, стройка или печать –

Полземли держится на острых их плечах.

 

Через месяц, когда опасения в репрессиях не подтвердились, а чтец был награжден дипломом, профком наградил меня настольными часами, которые достали меня уже в Москве и служили долго. Там я любил читать другое стихотворение Анатолия Преловского, меняя фамилию в третьей строчке сообразно собравшейся компании:

Вот идет он по земле советской

На сухом плече несет кирку,

Владислав Иванович Савицкий,

Много повидавший на веку.

Он копал канавы на уране,

В пьяной драке зубы потерял.

Шелестя кредитками в кармане,

Он домой подался на Урал.

Размышлял наедине с собою,

Обходя пивные как беду.

«Супротив цинги и мордобою

челюсть золотую заведу».

Но живешь, всегда не как хотелось,

И, еще не выйдя из тайги,

Пропил он не только эту челюсть,

Но часы, кирку и сапоги.

И с тех давних пор на два сезона

Каждый год Савицкого разбит:

Летом землю роет он бессонно,

Зиму под случайной крышей спит.

Но когда весна цветов насеет,

Он покинет добрую вдову,

И опять торопится на север,

Как теленок зимний на траву.

Сто взысканий, ни одной награды,

Пиджачок заношенный хоть брось,

Но когда его попросят – надо,

Он пророет шар земной насквозь,

И получит премию, и выпьет,

И простую песню заведет

И над строчкой жалостливой всхлипнет

И счастливым по земле пойдет.

Так шагай святой и эпохальный

Прямиком через двадцатый век.

Чефирист, бродяга и охальник,

Самый работящий человек.

 

Мой переезд на учебу в Москву был подготовлен переехавшим годом раньше Ваней и уже учившимся в МГРИ Георгием. На работе чинить препятствий не стали, справки для перевода были собраны быстро, и я поспешил в Москву, где 25 августа играли “Спартак” и “Динамо” (Киев). Оставив вещи на вокзале в камере хранения, я направился в институт. Мне было велено обратиться сразу к зам декана А.Г. Конскому. На табличках четырех деканатов такой фамилии не значилось. Все же в геологоразведочном деканате знакомство с Алексеем Григорьевичем состоялось.  Посмотрев переводной лист, усомнился, удастся ли мне досдать 10 экзаменов и зачетов. Походы к вышедшим из отпусков декану и зам декана геологоразведочного факультета не увенчались успехом. Прошло несколько дней, вещи по-прежнему находились в камере хранения на вокзале. Я остановился в общежитии, пропуск мне передал бывший выпускник Киевского техникума, который не прошел по конкурсу при поступлении на геологоразведочный факультет и возвращался в Якутию. Встретились мы с ним в аэропорту г. Иркутска. В первый же час пребывания в общежитии я был вычислен заместителем коменданта Ефимом, но на мое счастье оказавшимся также болельщиком “Динамо” Киев, что спасло меня от выселения. 31 августа уже к концу дня я с досадой сказал Алексею Григорьевичу, что друзья меня подвели, позвав в МГРИ. Как только он узнал фамилии поручителей, упрекнул в том, что я доселе молчал. Быстро получил добро у декана и потащил к проректору по науке. Проректор по науке - Николай Иванович Егоров - также предупредил об условном моем зачислении, дав месяц на досдачу двух экзаменов и восьми зачетов. Алексей Григорьевич высказался однозначно, что мне это по плечу. Когда мы вышли из кабинета, рабочий день закончился, Алексей Григорьевич поздравил меня и сказал, что спуску не будет. В это время в институте училось двое моих друзей и еще двое поступили на  первый курс, с ними я учился пять лет в техникуме, но они были на практике, каникулах или в  колхозе на уборке овощей. Телеграмму друзьям в Крутогорск мне удалось отправить только через начальника почтового отделения в начале Нового Арбата. Небритый субъект в мятой одежде давал телеграмму “Грузите гвозди бочками”. Это насторожило почтовых девушек. Дело в том, что года два назад «хохлам» удалось купить книги Ильфа и Петрова, и в нашем лексиконе появились целые монологи из этих прекрасных книг.

По многочисленным просьбам выпускников юбилей Алексея Григорьевича Конского решили отметить осенью, после завершения полевых экспедиций. В руководстве вроде бы не очень одобряли широкое празднование юбилея, и в скромном объявлении значилось это мероприятие как заседание профбюро геологоразведочного факультета. За несколько дней стало ясно, что присутствующих сможет уместить только знаменитая Двадцатая аудитория, которая первоначально в  объявлении не значилась. В назначенные 17 часов зал был заполнен, гости стояли в проходе, а юбиляра всё не было. Оказалось, что он и не собирается. Отрядили делегацию. Никто не покинул зал, выпускники пятидесятых пели свои песни, им подпевали другие, затем в другом конце шестидесятники запевали новую.  Почти час ушел на импровизированный концерт, наверное, во всей округе, а через площадь находился Кремль, чувствовали аномалию положительной энергии. Юбиляра завалили цветами и стихами. Я почему-то не помню папок, наверное, здесь они были неуместны. Регламент не устанавливали, планировавшиеся занятия перенесли в другую аудиторию. Счастливый Алексей Григорьевич уходил с цветами, счастливыми учениками, своим прикосновением к чему-то большому, что нельзя выразить словами.  Казалось, он всегда будет покрикивать возле деканата с приклеенной к губе папиросой.

Две практики в институте я провел на Украине в Кировской экспедиции в Донецкой области и в г. Кировограде и собирался туда же распределяться. Как-то на лестнице меня встретил Владимир Иванович Чернов – декан геологоразведочного факультета и спросил, нет ли у меня желания поучиться петрографии в аспирантуре. Я долго не раздумывал, и теперь уже у Владимира Ивановича голова болела, куда меня пристроить. Еще когда я был в комитете комсомола, меня агитировали в партию, но удавалось увиливать. В данном случае, зная о малочисленности партийной прослойки среди аспирантов, согласился ее существенно увеличить, И тут же угодил в состав партбюро. По разным причинам трижды мне грозили “Партбилет положишь”. Подготавливая материалы для утверждения на заседаниях комиссий или бюро Краснопресненского райкома партии, я удивлялся, как седовласые мужи сосали нитроглицерин и с пеной у рта сражались за смягчение партийного взыскания, только не с занесением. Только получив свою учетную карточку (после запрета КПСС) я понял, что записанное туда оставалось незримым барьером на всю жизнь, невзирая на снятие взыскания через год.

Специфической была комиссия по утверждению характеристик для выезда за рубеж. Многие члены комиссии были древними стариками, в прошлом большими начальниками, которые не желали стоять на учете в ЖЭКе, а имели общественную нагрузку в райкоме. Я привез характеристику проректора по науке, который дважды в год выезжал в ГДР и Чехословакию, являясь руководителем темы по урановым месторождениям этих стран. Объединение называлось “Висмут”, один из новых членов комиссии знал, чем занимались в «Висмуте» и потребовал печать первого отдела. Комиссия заседала  раз в неделю, характеристика нужна срочно, я возразил сидевшему, от которого и получил первое предупреждение “Партбилет положишь”. Второе было еще смехотворней - представлять на приеме в члены партии на заседании бюро райкома мог секретарь или заместитель, само собой они увиливали, как и все остальные. Тогда меня выуживали из подвала и посылали. Инструктор, готовивший материалы к бюро записал меня, как зам секретаря, я возразил, но инструктор не внял разъяснениям. Пришлось уточнять это уже на заседании бюро райкома, за что получил второе предупреждение. Третье было более экзотичным. В начале сентября кому то наверху пришла в голову мысль провести репетицию ноябрьской демонстрации в связи с переносом маршрута: не мимо гостиниц “Националь” и “Москва”, а мимо Манежа и Александровского сада. Из партбюро в наличии оказался только я, мне поставили задачу в 11 часов возглавить колонну от факультета в количестве шестидесяти человек. Беспартийный зам декана  помогать отказался, первокурсники не выразили энтузиазма, я вспомнил  Нью-Васюки, что будут бить, и оказался прав.

За полчаса до контрольного срока возле корпуса “Ж” находились инструкторы горкома, райкома, член парткома, ответственные от факультетов. К выходу собралось участником человек 8 из 200. Бледность лица, присутствовавших,  возрастала по мере роста ранга представителя и переходила в зеленый. Геологоразведочный факультет был представлен только мною, к тому же я исчез из колонны перед началом движения.

На следующий день я обошел всех знакомых и сообщил, что завтра меня не будет, я

поеду в Бронницы за анализами, рассудив, что партмахина за день успеет раскрутиться. Только отсутствие кворума в парткоме, позволило мне остаться с билетом. Зам декана слег с микроинфарктом, отсутствовавший в тот день декан получил выговор, секретарь парткома и ректор были вызваны на ковер еще выше. Еще в метро мне стали передавать, что вчера меня искали. С повинной я направился к секретарю парткома. Улыбающийся до ушей Евгений Николаевич сообщил мне, что до первого заседания парткома свободен. «Кто старое помянет ...», никто не вспомнил.      

Планеты к 1981 году  выстроились таким образом, что надо было оставить столицу.  Узнав об организации нового академического института в городе Чите, я встретился в санатории “Узкое” в Москве с его директором Федором Петровичем Кренделевым и договорился о переходе из МГРИ в Читинский институт природных ресурсов. Комната  в общежитии, которое занимало четвертый этаж здания института, была небольшой, и дети прогуливались в актовом зале, расположенном на том же этаже.

Федор Петрович Кренделев – директор института - был выдающейся личностью. Не было такого случая, чтобы он затруднился с ответом на вопрос из любой сферы деятельности. Коллектив института слепили из трех лабораторий, ранее существовавших в г. Чите, варягов из Новосибирска, отобранных по принципу, «на тебе боже...» и новых сотрудников из местных институтов и организаций. Институт создавался для координации исследований в связи со строительством Байкало-Амурской магистрали. Предполагалось быстрое освоение Удоканского месторождения медистых песчаников и других уникальных месторождений, являющихся национальным достоянием страны. В первые годы институт интенсивно развивался. Федор Петрович был организатором работы  многих конференций, комиссий, экскурсий. Параллельно происходила мышиная возня некоторых сотрудников вокруг распределения квартир, премий, мест в соцсоревновании, которые лишали возможности эффективно работать весь коллектив. Все это освещено в письмах в обком и вышестоящие организации в Сибирском отделении.

Начало 90-х годов было трудным для всех.  Уже после кончины Федора Петровича, будучи председателем профкома, мне пришлось ступить на тропу войны с новым директором, после заявления последнего, что прибавку к зарплате я получу, когда она окажется ниже черты бедности. Не получая зарплату по 2-3месяца по вине  руководства и не имея других источников к существованию, мы с двумя сотрудницами получили недовыплаченные шесть зарплат через суд, когда эта сумма оказалась равноценной одной на время выплаты. Коллектив в начале шебуршился, но когда определились лидеры противостояния, лишавшиеся всяких благ, которые распределялись среди благоверных, постепенно определился в мысли, что лучше синица, но в своей руке... , и не желал перемен, которые робко предлагало руководство Сибирского отделения. Только Частные определения областного суда в адрес Президиума Сибирского отделения и самой Академии в Москве подвинули коллектив к перевыборам директора.

 Работа на Удокане, как её определил Федор Петрович, стала значительной вехой в нашей жизни. Первоначально я решил бросить почти завершенную диссертацию по олекминским гранитам в виду их не перспективности на любые полезные ископаемые, кроме строительных, и заняться чинейскими габброидами. Но после первого сезона понял, что это судьба, и этим мне придется заниматься всю оставшуюся жизнь, и не скоро удастся во всем разобраться, собрал что было и защитил кандидатскую диссертацию по гранитам.

Федор Петрович с энтузиазмом поддержал проведение специализированной экскурсии на Чинейский массив. Прибыли ведущие специалисты из Москвы, Новосибирска, Иркутска, Улан-Удэ, много и полезно дискутировали, обозначили проблемы, но обмена информацией после общего решения как всегда ... не последовало. На следующий год была организована Кодаро-Удоканская экскурсия Металлогенического совещания, проводившегося в Новосибирске: это три вагона “полу люкс”, вагон-ресторан и вагон-клуб. Вдохновитель экскурсии Федор Петрович Кренделев не дожил до этих дней. Когда по техническим причинам не удалось организовать поездку на Голевский массив сынныритов и была предложена поездка на Апсатское месторождение угля в Кодаре, Лев Николаевич Овчинников заартачился, зачем он как геохимик поедет на угли. Однако перспектива одному весь день провести в раскаленном вагоне оказалась худшей, и Лев Николаевич забрал свои слова обратно, побывав среди альпийских гор Кодара и посмотрев как вертикальные пласты черного коксующегося угля уходят в облака.

Вспоминается еще один забавный случай, связанный с Львом Николаевичем. Наши  пять вагонов должны были по приказу отцепить от почтово-багажного поезда и присоединить к бамовскому в Могоче. Операция должна была занять более двух часов, поэтому было решено перед обедом провести небольшой симпозиум. Записались Г.Р. Колонин, М.К. Сатпаева и др. Экскурсанты перешли в вагон-клуб. Как только докладчик начал доклад, поезд тронулся и начал набирать скорость. Нас никто не перецепил, и мы в виде заложников отправились в путь. В вагоне-ресторане готов обед, перегоны почтово-багажного поезда большие, а Герман Разумникович подготавливал слушателей, подводя теоретическую базу к вопросам геотехнологии. Лев Николаевич, не имея возможности уйти, поскольку в этом вагоне не было сквозного прохода, сначала выказывал свое негодование кряхтением, затем перебил докладчика, сказав, что здесь все имеют, по крайней мере, высшее образование, и прописные истины знают. Доклад был скомкан, Меиз Канышевна в ужасе подсела ко мне с отказом от своего доклада. Вскорости поезд подъехал к станции Ерофей Павлович, на станции мне твердо пообещали на следующей станции нас переформировать. Больше мы симпозиумов в вагон -клубе не устраивали. Ученый люд быстро организовал временные коллективы, где и продолжались дискуссии.  Несмотря на железную дисциплину, приказы, почти на каждом переформировании возникали недоразумения, и это притом, что я этот маршрут проделал перед экскурсией и везде предупредил. Наверное, это и помогло, что срыва не произошло.

Позднее еще несколько раз приходилось проводить экскурсии, иногда экскурсанты удивлялись,  как я спокойно предлагал целые столбики керна для исследований, не будучи работником Удоканской экспедиции. Первая глубокая скважина, детально нами изучена и большей частью задокументирована для удоканской экспедиции, перебуривалась несколько раз. Дублирующие интервалы мы оставили, возвращались к ним каждый год сами и щедро делились с другими.

Первый год на полевые работы мы выехали, подготовившись, как на северный полюс. Спецрейсом из Читы мы взяли все, что было можно. В последующие годы тушенку и сгущенку мы оставляли в голодной Чите. Руководил нашей первой экспедицией Федор Петрович Кренделев. Он с отрядом МГРИ в 50-х годах составил первую детальную карту Удокана, которая по прошествии полувека не претерпела больших изменений. В это время строительство Байкало-Амурской магистрали достигло станции Хани. Федор Петрович, как человек в высшей степени любознательный, не мог возвращаться в Читу, не посмотрев работу путеукладчика, а это несколько часов тряски по притрассовой дороге в постоянной пыли и матерщине, поскольку мы везде мешали транспорту строителей, которые работали круглосуточно.

На Удокане Федор Петрович показал основные разрезы песчаников, рудные тела. Проезжавших мимо нас путников удивляла деятельность нашего отряда по покраске курумов. Закладывалась база изучения предполагаемого движения курумов. Мы изучали расположение отдельных глыб, привязывали их к высотным отметкам с помощью теодолита.  Красили полосы на камнях, предполагая их смещение в будущем. Еще одна тема будоражила воображение - это надвигание песков Чарской пустыни на строящуюся железную дорогу. Полагаю, сейчас на этой теме можно было бы “отмыть” много денег. Попробуй доказать, сегодня ветер в одну сторону, завтра в другую. Большую опасность для железной дороги представляли так называемые ледяные бугры, когда подземные воды находили выход в самых неподходящих местах, и тогда железо и бетон не выдерживали.

Только после отъезда Федора Петровича мы доехали до поселка Чинейской партии. Там на подъеме был проект, связанный с перспективами наращивания запасов приконтактовых медных руд, которые увеличивали перспективы района в совокупности с Удоканом, который находится всего в нескольких километрах. Поначалу нас хорошо приняли, разместили в клубе, где была возможность по несколько раз смотреть один и тот же фильм, пока его не посмотрят все сотрудники партии. У нас была предварительная договоренность с главным геологом экспедиции, что нам разрешат ознакомиться с керном новых скважин. На мои радиограммы ответа не было. Затем нас просто начали «выдавливать», только мы разместимся в зимовье, его, оказывается, должны завтра сносить. Мы перебрались в зимовье бывшего поселка Верхняя Чина. Там мы увидели мародерство своего брата - геолога, что бывает очень редко. Проживавшие до нас в зимовье геологи из Ленинграда занимались отбором проб на изучение физических свойств из керна старых скважин, обогревались ящиками, выбрасывая керн на землю: лень им было перейти через почти безводный ручей за дровами. Когда я позже в Чаре сказал, что за это морды бьют, мне геолог ответил, что тот керн никому не нужен. Ему-то он понадобились. Хорошо еще камни были свалены в отдельные кучки, и по старым этикеткам иногда удавалось восстановить примерный интервал. До сих пор остается заноза, что кроме трех образцов из эталонной коллекции, не удалось увидеть керн скважины 16а. Ее постигла другая участь: начальник партии, буровик, зимой вывез керн на середину озера, который по весне ушел под воду. Причина проста: тоже понадобились ящики для новых скважин, а утоплен, чтобы буровики опять в ящики не положили, видимо, ему казалось, что главное, чтобы диаметр совпадал, а дальше геолог не поймет. Бывали и такие. Скважина 16а остается принципиальной, в связи с тем, что по документации ее разрез отличается от разреза Восточной апофизы и основной части массива, представлен монотонными габбро-диоритами, возможно, трассирующими канал поступления дополнительной порции расплава, по направлению которого и пробурена скважина. Без керна, по документации, однозначно на этот вопрос ответить не удалось.

Однажды ранним утром меня разбудил коллега из съемочной партии с бутылкой водки. Почему-то зашел разговор о карбонатном горизонте бутунской свиты. Проследил, мол, горизонт вокруг апофизы Чинейского массива. У нас не находилось пока времени для изучения окрестностей, но недалеко выходя от массива, при его изучении, мы ничего подобного не видели. Пришлось посвятить этому день, и передвинуть границу на север на 1,5 км на своей карте, а отрисованный карбонатный горизонт вокруг восточной апофизы Чинейского массива, оказался свалами обломков карбонатных ксенолитов, довольно многочисленных в подошве указанной апофизы. В этом же маршруте удалось отрисовать большой объем карбонатных пород с линзовидными пластинами измененных песчаников, образованных в результате скучивания карбонатного материала при изменении простирания линии надвига с субширотного на северо-восточный. Таких фрагментов в строении Чинейского массива достаточно много, возможно в недалеком будущем в связи с проведенной на массив железной дорогой, здесь будет организован полигон для учебных практик студентов-геологов ближайших вузов.

Благодаря детальному изучению самой глубокой  скважины №11 нам удалось установить, что формирование массива происходило в результате многократных внедрений базитовых расплавов, установить многоуровневую дискретную расслоенность. После трагических событий 1983 года, когда с интервалом в несколько дней утонули два чинейских геолога - Юра Гудыма и Вадим Голев, мы принялись за документацию 11 скважины для Удоканской экспедиции,  оставляя себе копию, которая кратко опубликована в монографии по Чинейскому плутону, вышедшей в издательстве "Наука" в 1993 году.  А в 1983 нам не удавались маршруты, поскольку горы все время были в облаках, было сыро и зябко. Практически все лето, по крайней мере, по утрам и вечерам приходилось пользоваться меховым полушубком, а документировать керн под зонтом. В этом были и свои преимущества, поскольку керн все время смачивался дождем и было удобно его документировать.

 Сам Удокан произвел тягостное впечатление своим голым видом и опустошенностью. Федор Петрович нам кратко изложил историю, что разведка Удокана происходила циклически, каждый цикл завершался погромом, геологи уходили, поселки сжигались. Когда вспоминали,  что стране нужна медь - Удокан в разведке, нашли Талнах – Удокан опять разорен. Между прочим, наши правители готовили нам в полном смысле жизнь после атомной войны, только распутица помешала вовремя подвезти атомный заряд в подготовленные штольни. Боевой заряд застрял на полпути от станции Могоча к Удокану. В это время подоспело соглашение о регламентации атомных взрывов в мирных целях. Открытый взрыв был рассчитан на перемещение километровой массы пород, перекрывающих рудные тела, в долину р. Ингамакит. После снижения уровня радиоактивности предполагалась отработка медных руд открытым способом. Как говорится, есть бог ...

*    *    *

Степень разрушения труда геологов нескольких десятилетий достигла своего апогея в 90-е годы. Были уничтожены не только поселки геологов, но и большая часть первичной документации, керн скважин и дубликаты проб в с. Чара (Удоканская экспедиция) а затем и в г. Чите (хранилище дубликатов Центральной лаборатории читинских геологов). Парадоксальным выглядело уничтожение следов деятельности «собственников» Удоканской горной компании. На деньги этих «собственников» было пробурено 3 скважины в долине р. Наминга. Мне с трудом удалось добиться разрешения на их документацию. Но «частнособственнический» статус не спас этот керн от уничтожения. Причина была простой, уж в очень добротном помещении хранился керн. Дом разобрали после того, как выяснилось, что никто не будет выплачивать бывшим сотрудникам Удоканской экспедиции задолженность почти за год, поскольку ее, экспедицию, обанкротили. Как? Как обычно, создали малое предприятие по добыче угля на Апсатском месторождении, передав ему всю работающую технику. В Чите же дубликаты хранились в хороших ящиках, они пригодились некоторым членам садового товарищества. От моего прямого вопроса председатель Читагеолкома ушел. Мол, теперь собственники должны следить за сохранностью дубликатов и прочего национального достояния, а после опубликования моей статьи в газете «Забайкальский рабочий», получилось как в современной песне: «Тебя туда не пустят. Так надо». Частично ответ можно найти в притче, которую рассказывали геологи в начале 90-х годов.

«Пришел Егор к Борису и говорит, надо мол сохранить сук, на котором сидим, то бишь геологов. Маслице - то к хлебу они обеспечивают, накромчив нефти, газа и металлов всяких напродажу.  Если пропадут – детям-внукам неча на хлеб мазать будет. И отвечал ему Борис. Не горюй, говорит,  Егорушка, нашим, говорит, хватит. А если потом понадобятся, выпишем во Франции. Все же было у него, что-то от Романовых, может дурь какая. Но точно не память, в прежние времена из Франции в основном гувернёров выписывали».

Месторождения севера Забайкалья были открыты в трудные довоенные и послевоенные годы. Первым в 1938 году изыскателями трассы БАМ М.Н.Петрусевичем и Л.И.Казик - Чинейское титаномагнетитовое месторождение.

В послевоенные годы геологи Снежинской, а затем Сосновской экспедиций сделали много славных открытий: Е.И. Бурова – Удоканское месторождение меди, О.Н. Шанюшкин и Е.К. Селезнев– Апсатское коксующихся углей, И.Ф. Гладких и А.И. Журавлев -Сулуматское железистых кварцитов, Н.С. Рожок и В.Ф. Токин - Катугинское редкоземельное месторождение, Ю.Г. Рогов и В.П. Рогова– мурунский чароит и многие более мелкие месторождения и рудопроявления.

Однажды отряд изыскателей трассы БАМпроекта с эвэнками-оленеводами к вечеру остановился на берегу озера на водоразделе бассейнов рек Чина и Ингамакит. В озерах было много рыбы, она была, по рассказам Михаила Николаевича Петрусевича необычной по виду, без чешуи, с приплюснутыми головами. Позавтракавшие рыбой изыскатели были выведены из строя. Собаки остатки рыбы есть не стали. Михаил Николаевич, уходя в маршрут поднял небольшую рыбку, быстро переползавшую сухое русло между двумя озерами.  У нее на передних плавниках были видны шипы. После рассказа об увиденных рыбах специалистам выяснилось, что такие виды древней ихтиофауны известны были только в двух водоемах Канады. Как только в этом районе появились горняки со взрывчаткой, рыба осталась только в воспоминаниях. А Чинейское месторождение было открыто с помощью классического валунного метода поисков. Михаил Николаевич увидел в русле р. Правая Чина небольшие валуны и гальку черных пород – титаномагнетитовых руд и, прослеживая их вверх по руслу, вышел к выходам сплошных титаномагнетитовых руд, к которым в 2001 году была подведена железная дорога и началась их отработка.

Михаил Николаевич, родившийся в  1908 году, является свидетелем расцвета и заката советской геологии. В детстве он видел Николая II и царевича Алексея. Царь приезжал в Каменец-Подольский, неподалеку был фронт Первой мировой. Отец Михаила Николаевича был главным врачом военного железнодорожного госпиталя. Оставшись сиротою, в 20-е годы Миша был беспризорником. Написав в Москву родному дяде – ректору одного из ВУЗов, через посольство был  переправлен в Москву. С 1929 г. еще будучи студентом Ленинградского горного института начал трудовую деятельность в экспедициях Геологического комитета. Все это и многое другое описано Михаилом Николаевичем в двух книгах, которые должны быть изданы. Одна - о его жизни в геологии, другая о комплексировании наземных и космо- аэрофотометодов. Он стоял у истоков зарождения этих методов, тридцать лет возглавлял лабораторию этого профиля в Московском университете. В 93 года у него еще много планов и можно только пожелать ему здоровья и успехов в их осуществлении.

После войны в расщелинах Кодара были найдены богатые урановые руды Мраморного месторождения. Рекогносцировочными  аэропоисками в 1948 году была обнаружена аномалия, куда под осень и был выброшен отряд Снежинской экспедиции под руководством Федора Федоровича Тищенко. С Федором Федоровичем мы познакомились в партии №137, где он работал в должности старшего геолога по массовым поискам. О его встрече с Берия ходило много рассказов, но о его первооткрывательстве я узнал от Дмитрия Гавриловича Сергеева, который записал воспоминания Тищенко в 1966 году. О работе отряда рассказывала Мария Николаевна Сергеева (Литвинцева), работавшая коллектором в отряде Тищенко. В 1948 году не удалось оценить масштабы оруденения из-за рано выпавшего снега. В мае 1949 года отряд Тищенко направился для оценки аномалии. Работа была тяжелой, многие маршруты проходили по отвесным скалам. В мае еще лежал глубокий снег, приходилось раскапывать снег, чтобы извлечь радиоактивные образцы. После обнаружения уранинитовых богатых  руд, Тищенко был вызван в Москву к Берия, о чем он любил первое время вспоминать, позже, правда, он отрицал, сам факт встречи. К осени в Чару стали прибывать заключенные, часть из которых была расположена в лагере на границе песчаной пустыни в предгорье Кодара. В средней части фотографии узкая полоса пустыни, месторождение в горах Кодара. В считанные дни была проложена автомобильная дорога к месторождению, поставлены бараки для охраны, палатки для заключенных, среди последних были, в основном, немцы Поволжья, украинцы и прибалты. На верхний лагерь дрова переносили заключенные на спине, поскольку приходилось преодолевать трехсотметровый отрезок отвесных скал по веревочным лестницам. Бывали случаи, когда выбившиеся из сил носильщики срывались с обрыва. Охранялся только выход из кара, вокруг были неприступные горы. Были попытки преодолеть Кодар и уйти на север, но беглых настигали охранники, и только кисти рук для сверки отпечатков доставляли лагерному начальству. После прибытия заключенных, геологов к месторождению допускали только для показа точек в сопровождении охранников. Для транспортировки руды был построен аэродром, пройдены 3 штольни, но больше рудных тел не было вскрыто. Фактически с Мраморного вывезли несколько десятков ящиков урановой руды, собранной у подножия крутого обрыва, вскрывшего скарновое тело с гнездами уранитита.

Неожиданное продолжение воспоминаний о Мраморном месторождении случилось много лет спустя в Москве при встрече с Анной Георгиевной Теремецкой. Я был занят подготовкой к изданию двухтомника “Месторождения Забайкалья”, написанного большим коллективом геологов Забайкалья к 100-летию академика Сергея Сергеевича Смирнова. Анне Георгиевне шел 87 год, и, услышав разговор о Забайкалье, она и сообщила о том, как в юности ее призвали в ведомство Лаврентия Берия, и она закрывала Мраморное месторождение. Не подтверждение запасов Мраморного месторождения привело к необходимости привлечения независимых экспертов для оценки месторождения. Поскольку Анна Георгиевна описывала урановые слюдки в рудах редкометальных месторождений юга Забайкалья, то была направлена для выяснения геологической ситуации на Мраморном месторождении.  Проделав несколько маршрутов, Анна Георгиевна пришла к выводу об отсутствии здесь месторождения. Федор Федорович Тищенко кинул ей в лицо, что она враг народа. Для утверждения заключения Теремецкой были привлечены кураторы из Ленинграда и Москвы, они повторили некоторые ее маршруты и подтвердили правильность выводов. Заключенные быстро были перебазированы в другое место: где-то на Сюльбане были найдены радиоактивные аномалии, но и там месторождения не оказалось.  Анна Георгиевна рассказывала, что написав отчет, она не могла показать его даже своему непосредственному начальнику в ВИМСе, отчет был рукописным на проштампованных листах, лично ею запечатан в конверт и отправлен на адрес Берия.

Проверка аномалий и геологическая съемка коллективом партии, где главным геологом была Елизавета Ивановна Бурова,  привели к открытию Удоканского месторождения медистых песчаников. Иркутский писатель Дмитрий Гаврилович Сергеев работал в отряде Е.И.Буровой техником-геологом. Он вспоминал, что медную зелень приносили все маршрутчики, что было тривиальным в этом районе и, уже заканчивая сезон, Елизавета Ивановна принесла с маршрута образцы с богатыми первичными рудами. Наутро весь отряд был направлен для опробования находки.

В последние годы жизни Елизавета Ивановна очень беспокоилась о том, насколько рачительно потомки отнесутся к ее открытию, не будут ли упрекать, если эксплуатация месторождения приведет к нарушению природной системы - этой жемчужины севера Забайкалья.

Собираясь в Забайкалье в 1981 году, я попросил совета у Ивана Захаровича Самонова – куратора Министерства геологии по меди, который за 20 лет в точности предсказал ход освоения района. Первым будет востребовано Чинейское месторождение, возможно, к концу столетия, и только потом возьмутся за Удокан, правда речь шла о медных рудах, а Чинейские месторождения вырвались вперед из-за ванадия. В истории изучения Чинейского массива выделяется три этапа: обнаружение и разведка железных руд, в шестидесятых занялись поисками и разведкой медных руд и в конце 70-х с обнаружением платиновой минерализации более интенсивно занялись этими рудами. В настоящее время продолжаются работы по разведке и подсчету запасов титаномагнетитовых руд Магнитного месторождения (Правочинейский участок), разведкой медных и платиновометальных руд участка Рудный. Всем этим занимается главный геолог ОАО «Забайкалстальинвест» Наталья Борисовна Белова, трудно постичь, как ей это все удается. В праздничные дни торжественного пуска в эксплуатацию участка дороги Чара-Чина мне удалось повидаться с Натальей Борисовной. Я не устоял перед соблазном загадать желание, оказавшись между двумя Наташами (фото на вкладке). Слева Наталья Григорьевна Голева, также исследователь  Чинейского массива в 80-90-е годы, а в настоящее время главный геолог ОАО «Каларзолото», занимающегося добычей россыпного золота на бывшем прииске «XI лет Октября». И это вся геологическая рать на обширных полях знаменитой Удоканской экспедиции. А что же мужики, они в глубокой конспирации, кто истопником, кто извозчиком. Удивительно, что диссертации по геологическому строению Чинейского массива защищали только женщины: в 1980 – Наталья Белова по структуре массива, в 1989 – Надежда Криволуцкая – по медным рудам и в 2000 г., также по рудам, - Любовь Яловик.

Отсутствие геологической службы в районе, где начинают разрабатываться несколько крупнейших месторождений страны, граничит с крайней степенью скаредности. Тут уж скупой будет платить не дважды … С трудом, но можно понять чиновников, что теперь имеются собственники месторождений, и они должны беречь материалы предыдущих этапов исследований и приумножать их в собственных интересах. Но для этого надо быть как минимум специалистом. Даже в новейшую историю, 10 лет назад никто бы не поверил, что в районе с такими богатствами, которые являются национальным достоянием России, останется всего два геолога.

 

*    *    *

Гости, приехавшие на открытие новой железнодорожной ветки Чара – Чина безусловно были восхищены увиденным. Оставив за спиной  Чарскую пустыню, Зарод у подножия альпийских гор Кодара и другие курортные места, поезд двинулся сначала по холмистой местности, незаметно оказавшись посреди крутого склона Удоканского хребта. Не успеешь восхититься первыми мостами и виадуками, как взору открывается вздернутый западный контакт Чинейского плутона. Это более молодому Ингамакитскому гранитному плутону не хватило места, и он попытался вытолкнуть Чинея. Последнее удалось его однофамильцу Ингамакитскому разлому, который расчленил плутон на неравные части, приподняв одну из них, которая и вскружила головы многим геологам. Большая часть Чинейского плутона осталась под Удоканом.

Далее строители форсировали каньон. Решение простое – засыпали, уложив 2 млн. тонн грунта. Напротив выступает еще один неприступный и коварный однофамилец Ингамакитский каньон, его прорыли воды рек Нижний и Правый Ингамакит и обозреть его можно только с вертолета.

 Далее дорога достигает водораздела и мимо Чинейских озер спускается в долину Левой Чины. Еще немного и взору откроется величественный Чинейский плутон. Уникальные запасы рудного минерала титаномагнетита, содержащего ванадий, привлекли внимание железнодорожников, которым очень нужна крепкая сталь. Кроме ванадия, титана и железа, недра плутона и его ближайшего окружения богаты медью, кобальтом, никелем. В медных и железных рудах местами довольно значительные концентрации платины, палладия, золота, серебра и других металлов. Недостаточно изучены проявления урана, свинца и цинка в породах плутона. Прекрасны ювелирные украшения с вставками из розового ксонотлита, могут найти применение хризолиты из небольшого покрова почти современных вулканических пород. Пока еще не знают цены строители и оригинальному облицовочному камню – «леопардовому» габбро.

Чтобы построить красивый мост через реку Правая Чина – конечный пункт путешествия по «чугунке», строителям пришлось соорудить насыпь через широкую долину реки Чина. От строящейся конечной станции Карьерная до карьера можно доехать уже на БЕЛазе или пройти пешком.

Итак, я загадал, оказавшись волей случая между двумя Наташами (фотография на вкладке). Не то, чтобы вернуть времена расцвета геологии, - такого больше не будет ни в какой отдельно взятой стране, и не вернутся времена, когда летом ученых будет больше, чем производственников. Я загадал, что бы всю эту красоту увидели молодые парни и девушки, и им также, как и в нашей юности, захотелось провести свою жизнь у костра, в мыслях о том, как же все это произошло? Почему здесь так много железа, а в семи километрах - меди и немного к югу тантала и ниобия? Как говорится, дай им бог.

 

Фотографии (сентябрь- октябрь 2001 г.):

1.                          Первооткрыватель Чинейского титаномагнетитового месторождения Михаил Николаевич Петрусевич.

2.                          Исследователи Чинейского массива разных лет: Наталья Голева (слева), Бронислав Гонгальский, Наталья Белова.

3.                          Вид на железную дорогу (в центре на дальнем плане) через Ингамакитский каньон.

4.                          Тепловоз на строящейся станции Карьерная в ожидании погрузки первого эшелона титаномагнетитовой руды.

           5.  Черно-белая фотография автора.